СЫНОВЬЯ СОЛТОНА. Часть V

Когда Чадак увидел, что братья успели на вершине горы укрепиться, не стал он посылать своих воинов на штурм. Знал, что много крови прольется - все братья меткие стрелки и отважные воины. Решил он взять их измором, подождать, когда у осажденных еда кончится, запасы воды иссякнут. Когда же все ослабеют от голода и жажды, то можно брать их голыми руками.

Приказал Эр-Чадак своим воинам разбить лагерь на склоне другой горы, чтобы можно было за беглецами наблюдать. В степь послал дозоры, чтобы никого из беглецов не упустить, если они к ручьям за водой захотят спуститься.

Вышел на склон горы Чадак и крикнул:

- Эй, Боор, что ты мне за загадку загадал? Зачем восьмигранный прут с куском мяса в землю воткнул?

- Разве ты, сын Эзена, все забыл, чему нас в монастыре мудрые монахи учили? Неужели ничего не понял?

- Признаюсь, твою загадку не разгадал я, хотя целый день там простоял. К чему ты все это затеял?

- Да к тому, - рассмеялся Боор, - чтобы ты день потерял, дал нам время свой лагерь укрепить. В чистом поле нам сражаться с тобой не с руки, слишком мало нас против твоего войска.

Обозлился Эр-Чадак, что Боор его так провел, а братья и все остальные еще раз подивились мудрости своего предводителя. Тогда решил Кривоносый тоже на хитрость пойти. Велел он своим воинам разжечь костры, мясо варить и людей Боора едой дразнить, холодной свежей водой приманивать.

- Не хотите ли с нами жирного мяса поесть? - кричали воины Чада- ка беглецам. - Не хотите ли чаю с талканом напиться?

На хитрость умный Боор ответил другой уловкой, стараясь обмануть врагов. Велел он нацедить полное ведро лошадиной мочи, а в мешок из-под талкана порох насыпать. Вышел он на склон горы и стал на виду у маньчжурских воинов мочу из ведра плескать, приговаривая, что воды у них вдоволь - не жалко на землю вылить. Потом поднял мешок с порохом и крикнул:

- Эй, вояки, когда у вас талкан закончится, приходите к нам, мы с вами поделимся!

Призадумался Чадак, когда все это увидел. Решил, что и впрямь у беглецов запасов много, придется много дней осаду держать. У его войска тоже припасы могут кончиться, как тогда назад возвращаться? Если от голода и жажды ослабеют, как с удальцами-сыновьями Солтона сражаться будут? Решил он дело побыстрее закончить, замыслив очередную хитрость.

Предложил Эр-Чадак вещему Боору выйти на поединок, один на один сразиться. Кто победит, того и верх будет. Если Чадак Боора убьет, его люди должны будут без боя покориться. Если же Боор победит, то маньчжурские воины ему дорогу откроют, без урона отпустят. Боор согласился, потому что у беглецов еды совсем не осталось, последние капли воды допивали.

Договорились они, что завтра на рассвете каждый станет на условленном месте, на склоне горы на расстоянии выстрела. Будут пытать свое счастье, искать воинскую удачу.

У Чадака был свой замысел. Эдиен-Каан пожаловал ему железный панцирь, который ни одна пуля пробить не могла. Поэтому Кривоносый выйти на поединок не опасался. Он был уверен, что Боор про его хитрость не знает. Однако он жестоко ошибся.

Провидец Боор позвал к себе в палатку Ак-Билека, который был самым искусным стрелком, не знающим промаха. Сказал брату Боор:

- Я знаю, что Эр-Чадак выйдет на поединок в железном панцире, который ни одна пуля не возьмет. Он уверен в победе. Поэтому предложил мне первому стрелять, чтобы я не отказался от поединка. На его хитрость мы должны ответить своей. Ты умеешь самых осторожных тарбаганов скрадывать. Ночью спустишься вниз и затаишься поближе к тому месту, где Чадак будет стоять. Слушай внимательно. В грудь Чада- ку, знаешь, стрелять нельзя. Будет у него только одно уязвимое место. Когда он ружье вскинет к плечу, панцирь приподнимется и пупок откроется. Ты должен туда прицелиться и не промахнуться. Нам нужно выстрелить одновременно, чтобы воины его ничего не заметили. Как только я крикну: «Эй, Чадак, держи мою пулю!», - ты сразу стреляй. Смотри не промахнись! От этого выстрела судьба всего нашего рода будет зависеть.

Вечером Ак-Билек велел обернуть себя сухим камышом, чтобы на желтой траве незаметным оставаться. И затаился неподалеку от того места, где на восходе солнца Чадак должен был встать. Зарядил он ружье порохом, смешанным с желчью посла. Думал, если в пупок врагу не попадет, то такая пуля и железный панцирь пробить сможет.

Наступило утро. Едва над вершинами лысых гор поднялось солнце, вышел из своей палатки Боор и стал на условленное место. То же и Чадак сделал. Панцирь его был скрыт под шелковым просторным китайским халатом, расшитым золотом. Позади своих предводителей, на безопасном расстоянии, усеяли склоны гор их воины.

Прицелился Боор и ждет, когда Чадак ружье вскинет. Как только Эр-Чадак приклад к плечу поднес, крикнул Боор: «Эй, Чадак, держи мою пулю!» Два выстрела слились в один - Боора и Ак-Билека. Пошатнулся Чадак и упал навзничь, наповал сраженный пулей. Так до сих пор и неведомо: то ли Ак-Билек в пупок попал, то ли пороховой заряд, смешанный с желчью слуги Эдиен-Боодо-Каана, помог железный панцирь пробить. В стане маньчжуров раздались крики отчаяния, когда воины увидели, что Боор сразил Чадака, который носил непробиваемый железный панцирь.

- Горе нам! Горе нам! - вопили воины. - Ждет нас казнь лютая за то, что не смогли мы славного Эр-Чадака от гибели уберечь. Не простит нам Эдиен-Каан, что у нас на глазах погиб его военачальник, которого он за доблесть Железной Грудью называл.

Крикнул Боор громовым голосом, перекрыв шум и вопли во вражеском стане:

- Слушайте, воины! Ваш предводитель Чадак, хваленый Тёжу-Маатыр, чтимый вами, сражен моей пулей! Удача нас нашла. Освобождайте нам путь, как уговорились.

Делать нечего. Свернули маньчжурские воины свои палатки, погрузили на коня тело Эр-Чадака и поехали назад, навстречу своей судьбе, поклявшись, если в живых останутся, никогда не ходить войной на Алтай, где такой богатырь, как Боор, живет, пули которого железный панцирь пробивают.

Сыновья Солтона тоже не мешкая снялись с места и отправились в путь-дорогу. Тяжел был их путь по безлюдной Чуйской степи, где не могли укрыться всадники от лютых ветров. За эти страшные дни все так ослабели от голода, что еле ноги передвигали. Некоторые не выдержали лишений и навсегда остались в чужой земле.